Чилийский опыт считается эталонным примером успешных неолиберальных реформ, проведенных диктатором. Однако Чили обязано успехом необычным сочетанием природно-географических и исторических особенностей

В далеком оптимистическом 1965 году в ответ на советские дебаты времен оттепели влиятельный британский экономист Алек Ноув (Александр Новаковский, родился в 1915 году в Петербурге) опубликовал книгу с актуальным по сей день заголовком Был ли нужен Сталин? . Ноув поставил ребром вопрос о соотношении диктатуры и экономической рациональности в осуществлении быстрой модернизации. Спустя поколение проклятый вопрос возник уже по отношению к переходу от госсоциализма к рыночной экономике.

С провалом горбачевской перестройки и ее демократической риторики умы наиболее радикальной российской интеллигенции захватил образ чилийского генерала Аугусто Пиночета. По элементарной оппозиционной логике выворачивания наизнанку (инверсии) официоза прежний архизлодей теперь превратился в добродетельную аллегорию сурового, но экономически ответственного правителя, осуществившего исторический подвиг, о котором в неустроенной и косной России оставалось мечтать. Пиночет стал примерно тем же, что на письменных бюро декабристов олицетворяли фрондерские бюстики Наполеона.

Неолиберальный план обладал преимуществом геометрической простоты и непреложности. Генерал вначале железной дланью наводит порядок в охваченной смутой стране и затем привлекает к управлению компетентных рыночных экономистов. Жесткими шоковыми методами проводятся структурные реформы, высвобождающие естественные условия рыночного роста. Диктатура далее еще некоторое время защищает реформы и реформаторов от нападок безответственных демагогов, ищущих незаслуженной ренты коррупционеров, левых романтиков и просто нытиков. Сделав свое дело, генерал с почетом уходит в отставку, и новый средний класс восстанавливает либеральную демократию. Примерно так трактовали итоги пиночетовского правления его неолиберальные поклонники. Посмотрим теперь, насколько соответствует эта картинка реальному опыту Чили.

Типичная полупериферия

Для начала, как предписывал Фернан Бродель, следует взглянуть на географическую карту. Территория Чили имеет, мягко говоря, уникальную форму. Тому есть крупная очевидная причина - Андский хребет. География в самом деле получается удивительная. Возьмите более привычный Старый Свет и вообразите себе узкую полосу от пустыни Сахара, где под песками залежи полезных ископаемых, до фьордов Скандинавии, в чьих водах плещутся лососи. Посредине же - пшеничные поля, сады и виноградники, как во Франции. Вдобавок к этому разнообразию в стране нет ни одного производительного района более чем в ста километрах от океанского порта. Такая география обречена работать на экспорт.

Для испанских конкистадоров это были задворки, где не обнаружилось ни серебра, ни климата для тропических плантаций. В том своя историческая удача Чили. Массив существующих исследований показывает, что ничто не становится таким тормозом дальнейшему развитию, как возникновение на ранних этапах интеграции в мировой рынок экспорториентированного производства, основанного на принудительном труде. Иначе говоря, рабские плантации и рудники, как и крепостнические поместья, не только крайне жестокие формы эксплуатации. Такой исторический тип политэкономии надолго консервирует крайние степени неравенства и технологический примитивизм, сковывает элиты извечным страхом пугачевщины и одновременно отбивает у народа чувство надежды и самостоятельности, встраивает страну в мировое разделение труда на самых периферийных позициях и в сумме надолго задает структуры отсталости.

Позже крупное землевладение все-таки пустило корни в Центральной долине Чили с ее почти южноевропейским климатом, где масса арендаторов-издольщиков вплоть до середины ХХ века оставалась фактически в пожизненной кабале у латифундистов. Аграрные предприятия такого рода работали на рынок, экспортируя тогда прежде всего хлеб в другие американские колонии. В 1840-е годы Чили получает неплохой доход, обеспечивая продовольствием и логистикой золотую лихорадку в Калифорнии (вспомните фабулу оперы Звезда и смерть Хоакина Мурьеты ). Сельхозсектор, однако, долго еще оставался технически примитивным, поскольку дешевизна труда при необразованности крестьянства не создавала для землевладельцев особых стимулов к инвестированию в трудосберегающие машины.

Кроме того, аграрная элита предпочитала жить в городах, которые строились по лучшим европейским образцам. Канализация, общественные парки, брусчатка на мостовых, газовое освещение появились в Сантьяго-де-Чили едва не раньше столиц Европы. (Прослеживаются параллели с архитектурным великолепием Киева, Будапешта и Кракова, где концентрировались доходы от отсталой аграрной экономики.) Образованные горожане могли гордиться национальной публицистикой и литературой. Нобелевский лауреат Пабло Неруда возник ведь не на голом месте. То, что Неруда был еще и коммунистом, вполне согласуется с общими тенденциями литературных полей в странах полупериферии, где бедность и необразованность низов сосуществуют с высокой культурой.

Вместе с тем Чили рано испытало индустриализацию, хотя лишь частичную. Первотолчок дало открытие в 1840-х годах на засушливом севере колоссальных залежей меди, основного металла телеграфных и электрических проводов. Горнорудный бум привел к возникновению собственной промышленности и банковского капитала. Вопреки конкуренции и прямому диктату англичан, предпочитавших вывозить из Чили необработанную руду, передовые чилийские капиталисты смогли тогда создать собственные перерабатывающие мощности и начали выходить на европейские рынки.

Отделения чилийских банков вскоре открываются даже в Британской Индии.