Что-то случилось. В течение года в России одна за другой выходят две биографии Мао и два сборника его текстов. Столь интенсивная по российским меркам публикация сперва приводит в легкое замешательство. Откуда такой интерес? Что может значить сегодня имя «Мао Цзэдун»? Может ли оно, как когда-то, быть именем освобождения сотен миллионов?

Представим в общих чертах, как обстояли и обстоят дела с восприятием Мао.

В пустоте сложившегося еще с середины 80-х либерального консенсуса относительно фигуры Председателя («восточный деспот», «кровавый коммунистический диктатор», «китайский Сталин» и прочие вариации на ту же тему), как в физике Эпикура1, атомы-исследования двигались строго параллельно друг другу, так, что никаких столкновений между ними быть не могло. Следовательно, отсутствовала и живая дискуссия, столкновение разных мнений.

Подавляющее большинство текстов, написанных в это время, лишь в том или ином варианте воспроизводили банальности о тоталитарной сущности коммунизма и т.д. Работа мысли была сведена к производству, с одной стороны, шока от безмерного количества жертв (или любовниц) «китайского диктатора», а с другой - удовлетворения от сознания того, что Китай все-таки встал на нормальный путь капиталистического развития и уверенно движется в светлое будущее, постепенно преодолевая темное тоталитарное прошлое.

Были и немногочисленные работы, авторы которых пытались продолжать осмысление политического и теоретического наследия Председателя, но положение их было довольно маргинальным. Вот, например, как рисует эту картину один из наиболее значительных исследователей китайского марксизма Ник Найт2: «Поток исследовательских публикаций в течении 70-х и начала 80-х сжался до тонкой струйки, притом, что интерес к Мао поддерживался лишь горсткой упорно сопротивлявшихся исследователей, включая и меня, остававшихся убежденными в важности изучения мысли, политики и исторической позиции Мао»3. Здесь перед нами картина распада, атомизации исследовательского сообщества.

Что же может возродить дискуссию о Мао? Или, выражаясь в понятиях эпикуровской физики, идеально подходящей для описания этой ситуации, что может вызвать столкновение всех этих атомов? Отклонение в траектории падения одного из атомов, вызывающее одно столкновение за другим, в результате чего и зарождается мир (в нашем случае - дискуссия).

Таким отклонением и стала вышедшая в 2005 году книга Юн Чжан и Джона Холлидея «Неизвестный Мао» («Mao: The Unknown Story»). На задней ее обложке красуется фраза из Time: «Эта книга - атомная бомба». Взрыв этой бомбы и положил начало новому потоку публикаций о Мао и маоистском Китае.

Работа Чжан и Холлидея была отклонением от устоявшегося образа Мао-тирана. Он уже не просто тиран, но Монстр4 , чья политическая деятельность угрожала самой границе между животным и человеком. Этот образ Мао, как говорит заглавие книги, нам еще не известен, ведь его подлинная история пока не рассказана. Процесс рассказывания этой истории должен сопровождаться постепенным сдиранием с Монстра маски коммунистического революционера. Результат объявляется успешным: «Юн Чжан и Джон Холлидей сорвали маску, скрывающую истинное лицо Мао», - пишет The Guardian.

Как же им это удалось? Где так долго скрывалась эта правдивая неизвестная история? Ответ прост: в архивах и памяти людей. Заявлено, что книга стала итогом десятилетней работы в архивах по всему миру. Кроме того, авторы проинтервьюировали почти 400 человек. То есть в наших руках не просто политический детектив, а фундаментальный научный труд. Раз это научный труд, основанный в первую очередь на архивных материалах, нам следовало бы ожидать и соответствующего ссылочного аппарата.

Вот тут-то и начинаются сложности. Дело в том, что (по не совсем понятным причинам) Чжан и Холлидей отказались от традиционного оформления ссылок. Вместо этого в конце книги даны сто страниц примечаний, где пишется начало фразы или ключевое словосочетание и номер страницы, на которой они находятся, и уже к ним даются ссылки. В самом же тексте ссылок мы не найдем. Пользоваться всем этим, в принципе, не представляется возможным.

Более чем убедительная критика претензий «Неизвестного Мао» на научность представлена в книге Гао Мобо «Битва за прошлое Китая: Мао и Культурная революция», вышедшей в 2008 году в известном левом издательстве Pluto Press. В отдельной главе, посвященной разбору «Неизвестного Мао», Гао Мобо показывает не только, как устройство ссылочного аппарата во многих случаях делает невозможной проверку источников, но что и в тех случаях, когда это возможно, Чжан и Холлидей интерпретируют полученные сведения произвольно.

Схожим образом обстоит дело и с заявленными четырьмя сотнями интервью. Просматривая список проинтервьюированных, в котором присутствуют, например, Андаш Хегедуш, премьер-министр Венгрии, принц Микаса, брат императора Хирохито, Фрэнк Корнер, министр иностранных дел Новой Зеландии, или бывший польский президент Лех Валенса, Гао Мобо задается вполне естественным вопросом: «Что такого Лех Валенса или премьер-министр Венгрии могут знать о Мао и Китае?» Показательно, что и в самом тексте книги отсутствуют прямые цитаты из интервью, есть лишь ссылки на них в примечаниях. Учитывая, как произвольно авторы «Неизвестного Мао» интерпретируют письменные источники, нетрудно догадаться, что и из интервью они брали лишь то, что соответствовало их видению.

Чтобы оценить глубину исторической мысли Чжан и Холлидея, достаточно привести одну из ключевых идей книги: Великий Поход на самом деле не был подвигом Красной Армии. Чан Кайши сам отпустил коммунистов, так как его шантажировал Сталин, державший в заложниках единственного сына генерала. И неважно, что никаких прямых доказательств этого нет, - вполне достаточно и косвенных.

В отношении «культурной революции» Чжан и Холлидей также предпочитают сразу обратиться к монструозной сути вещей. « “Культурная революция” - результат грязной сделки», - читаем мы уже в заглавии соответствующей части. Тем не менее, «неизвестная история» «культурной революции» оказывается нам до боли знакомой, напоминая худшие образцы советской антимаоистской пропаганды.

Особая важность «культурной революции» для левых сегодня состоит в том, что этот период политической истории Китая при Мао однозначно отвергается КПК еще со времен Дэна Сяопина. Считается, что хотя в главном Председатель был прав, «культурная революция» являлась серьезной ошибкой. Именно этот не присваиваемый в рамках идеологии постмаоистской КПК исторический остаток и является сегодня той точкой, в которой может стать возможным левое присвоение Мао как одной из ключевых фигур коммунистического проекта освобождения.

Найти же действительно неизвестную историю «культурной революции» можно в работах современных левых исследователей типа Гао Мобо, пишущих о ней с позиции масс трудящихся, а не интеллигентов или партийной элиты. В вышедшей в 2007 году книге «Деревня Гао: сельская жизнь в современном Китае» Гао Мобо рассказывает историю своей родной деревни и тех реальных преобразований в области культуры, образования и здравоохранения, что были проведены в десятилетие «культурной революции». Эту же тему продолжает и изданная в 2008 году работа Дунпин Ханя «Неизвестная Культурная революция: жизнь и изменения в китайской деревне».

Исследованию собственно культурной стороны «культурной революции», образцовым революционным операм, кинематографу, изобразительному искусству, музыке посвящена выпущенная в том же году Cambridge University Press «История китайской Культурной революции» Пола Кларка. Эта работа вносит существенный вклад в исследование неизвестной истории маоистского Китая, раскрывая оригинальность и новаторство созданной в те годы культуры.

Мы вкратце упоминаем эти работы, начавшие столь активно появляться на Западе с выходом книги Чжан и Холлидея, лишь чтобы зарегистрировать сам факт возрождения дискуссии о Мао и его наследии.

Признаки этого возрождения можно найти и в России. Биография Мао Цзэдуна, написанная Александром Панцовым, которая вышла в серии ЖЗЛ в один год с переводом «Неизвестного Мао», на фоне сочинения Чжан и Холлидея выглядит особенно привлекательно. Нормальный ссылочный аппарат, умеренный тон повествования, никаких «сенсационных открытий». На вставляемые время от времени либеральные идеологические клише можно просто не обращать внимания. Книга Панцова - первая подробная биография Мао, написанная на русском языке и при этом отвечающая требованиям научности.

Поскольку Панцов - специалист по истории китайского революционного движения до основания КНР, именно этот период в книге освящен наиболее подробно. Вторая же часть книги написана менее убедительно и вызывает больше вопросов и замечаний. Например, автор часто ссылается на мемуары Ли Чжисуя «Личная жизнь Председателя Мао» (выходившие на русском под названием «Мао Цзэдун. Записки личного врача») - крайне сомнительный исторический источник. Подробный разбор этих мемуаров дан в специальной главе книги Гао Мобо «Битва за прошлое Китая». Известны же эти мемуары прежде всего обилием грязных подробностей из личной жизни Председателя.

Нельзя не отметить присутствия давно устоявшегося в либеральной историографии приравнивания маоизма к сталинизму: «… маоизм в сфере политики и идеологии явился не более как китайской формой сталинизма, иными словами, китайским национал-коммунизмом» (с. 607). Такая оптика изначально задает определенные рамки исторического повествования, за которыми всякий раз оказывается действительно неизвестная история маоистского Китая, история революционного освобождения масс. Ведь если этот опыт и имел (и имеет до сих пор) значимость, то именно в качестве «единственной исторически существующей (левой) “критики” самих оснований “сталинского уклона” - конкретной критики, существующей в фактах, в борьбе, в линии, в практиках, их принципах и формах. Молчаливой критики, говорящей своими действиями, итога политической и идеологической борьбы Революции, от Великого Похода до Культурной революции и ее результатов», - писал в 1972 году Луи Альтюссер.

Своеобразным дополнением к книге в ЖЗЛ стал изданный Панцовым сборник автобиографических материалов о Мао. Кроме «Автобиографии», рассказанной американскому журналисту Эдгару Сноу на базе китайских коммунистов в 1936 году, и выписок из текстов самого Мао, в сборник также включены избранные стихотворения и документы из личного дела в Коминтерне. Здесь мы можем проследить извилистый путь революционера уже в его субъективном измерении. Автобиографические тексты Мао - бесценный пример того, как мыслить себя без остатка политически. Интересно, что даже в рассказах о детстве Мао применяет категории политического анализа, в шутку говоря о двух партиях, на которые была разделена его семья - правящей силы (отца) и оппозиции (мать, сам Мао, его брат и иногда даже отцовские наемные работники).

Уже в этих материалах заметны характерные черты его теоретической мысли. Эту мысль по идее призван представить сборник «Маленькая красная книжица». Учитывая, что русских изданий Мао не было уже лет 30, публикация этого сборника является значительным событием. Однако подбор текстов не назовешь особенно удачным.

Неясно, для чего вообще нужно было включать в книгу знаменитый цитатник. Цели, с которыми цитатник был выпущен в самом Китае (о них ясно сказано в предисловии), имеют мало общего с современной российской ситуацией. У нас он будет работать не как реальное политическое оружие, а скорее как фетиш, включенный в цепочку товаров типа маек, сумок, значков и т.п.

Само собой разумеется, ни о каком научном издании речь и не шла. Но даже популярное можно было сделать лучше. Наглядный пример - сборник «О практике и противоречии», выпущенный в том же году в издательстве Verso и содержащий (при вдвое меньшем количестве страниц) почти все основные теоретические тексты Мао. Но и «Маленькая красная книжица» вполне подойдет для первичного знакомства.

Мышление Мао, как и Ленина или Грамши, всегда находилось в единстве с его политической практикой. Даже тексты вроде «Относительно противоречия» (кстати, одного из основных источников альтюссеровской теории противоречия), кроме разработки чисто философской проблематики, были и инструментами прямого политического анализа. Вернее даже сказать, что эти тексты показывали саму невозможность «чистоты» философии, всегда уже опосредованной борьбой классов.

Кроме описания самой конструкции противоречия, ключевым пунктом в теории Мао является основополагающая мобильность этой конструкции, где подчиненная сторона противоречия может становиться главной, а противоречия внутри народа - перерастать в противоречия между нами и нашими врагами, десубстанциализируя тем самым само понятие народа. Народ как «субъект» политической борьбы не дан до борьбы, а конституируется самим актом «проведения четкой грани между нами и нашими врагами» (отсюда и столь высокая степень политизированности жизни в коммунистическом Китае, особенно во времена «культурной революции»).

При должном внимании к тонкостям аргументации, сегодня теоретическое наследие Мао может оказаться куда более радикальным и антиметафизическим, чем самые хитрые версии постмарксизма, а его политическое наследие - стать источником новых форм политической борьбы масс. Вопрос лишь в том, чтобы продолжать дискуссию об этом сложном и неоднозначном наследии, давая расцветать ста цветам и соревноваться ста школам.